От редакции: этот автор никак не связан с постоянным автором Перемен, Олегом Давыдовым (Места силы, Шаманские экскурсы, Дни силы). Это два разных автора.

По поводу книги «Оксфордское руководство по философской теологии» / Сост. Томас П. Флинт и Майкл К. Рей; ред. М.О. Кедрова/ ИФ РАН. – М.: Языки славянской культуры, 2013 – 872 с.

Время электронной неразборчивости дополняется повсеместным возвращением духовности. Философия, находясь под влиянием этих изменений, рисует новый образ взаимодействия с вновь обретшей голос сферой религиозного. Схематично этот образ можно описать так: религиоведение — религиозная философия — теология. Предполагается, что при движении слева направо в этой системе координат возрастает степень «субъективности» дисциплины и соответственно, сложность приведения ее в соответствие с образом философии, как строгой науки. В этих условиях, становится более менее ясным то обстоятельство, что для постсоветского сознания само словосочетание «философская теология» выглядит, по меньшей мере, неоднозначно.

По структуре изложения материала рассматриваемое Руководство соответствует антологии, в которой собраны статьи многих авторов, структурированные по основным темам теологии: Божественные атрибуты, Бог и творение и тд. Содержанием является аналитическая традиция философии, знакомая российскому читателю до недавнего времени лишь по текстам профессора университета Нотр Дам А. Плантиги. Однако, серия книг «Философская теология: современность и ретроспектива», издаваемая ИФ РАН, может радикально изменить ритм развития этого направления. Философская рефлексия в рассматриваемой книге избирает полигоном для совершенствования своих практик теологию. Посему можно было бы назвать эту практику скорее теологической философией, чем философской теологией. Составители Руководства благоразумно не отождествляют поле своих исследований с философией религии, ибо последняя занимается феноменологией и герменевтикой сферы религиозного, вместе с тем, они не смешивают его с философским совершенствованием религиозных доктрин, чем, собственно, и занимается теология. Отличительной чертой книги является жесткая специализация авторов, которой в прежние времена нельзя было помыслить и в философии, не говоря о теологии. Одни из авторов специализируются на Божественной простоте, другие – на Всемогуществе, третьи на Таинственности, ревностно охраняя свое поле от вторжения представителей иного «цеха» и стремясь побороть в прениях коллег по собственной тематике. Так, специализация – это постыднейшее следствие необходимости, применяемая к высоким сферам, являет себя «во всей красе».

Для православного богослова, оценивающего текст в классической экспозиции, выкованной в святоотеческом горниле, включающей триединую задачу герменевтики христианской веры, философскую актуализацию Откровения и поиск путей практического применения истин богословия на практике, рассматриваемая работа является источником определенных трудностей. Так, герменевтическая заряженность здесь исчезающее невелика, ибо каждая из статей, принадлежащая отдельному автору, который придерживается собственной, иногда диаметрально противоположной другим мировоззренечкой и методологической позиции, не позволяет создать сколько-нибудь цельного видения. Раскрытию философской глубины Откровения места уделяется еще меньше. В противоположность традиционному богословию, стоящему на позиции холистического истолкования, разъятые до полной автономизации Божественные атрибуты превращаются в абстракции, служащими инструментами в изощренной логической войне с философскими конкурентами. Создается впечатление, что утратив путеводную нить теологической работы, исследователь занимается построением филигранных доказательств любых, даже противоположных положений, лишь для того, чтобы выиграть тяжбу с таким же как и он оппонентом. О духовно-практической стороне изысканий в этой ситуации, естественно, речи быть не может, ибо секулярная позиция авторов скорее аннулирует православное понимание личной скакральной ангажированности богослова как conditio sine qua non богословия, чем поддерживает его.

Серьезной опасностью или даже болезнью современной российской теологии является манихейское противопоставление собственной «аутентичной» традицию тлетворному западному влиянию. Сползание в накатанную веками полемическую колею Восток-Запад, кроме обеднения как того, так и другого, сковывает лучшие силы и создает ситуацию ненужного распыления концентрации. Так, ругаться «схоластикой» вместо вдумчивого изучения этого многообразного и плодотворного течения, к сожалению, стало недоброй традицией в российском контексте. Тем более, что в результате насильственного разрыва богословской преемственности после октябрьских событий, серьезное изучение зарубежного опыта является единственным путем к восстановлению утраченного и наверстыванию упущенного.

Говоря о духовных истоках философской традиции, представленной в Руководстве, кроме, естественно, логического позитивизма, необходимо указать на известное «противостояние» английского эмпиризма и континентального рационализма. Метафизикой в англоязычных краях и сегодня величается не платонизм-гегелизм, а философия сознания, различия внутри которой сводятся к вариативности версий исповедуемого сциентизма. Континентальной философии (при том, что сами термины континентальная и англо-американская применительно к философии являются, конечно, техническими) отводится место исключительно в ведомствах литературы. Вместе с тем, политически безвредная аналитическая философия является мейнстримом. Точно такая же ситуация наблюдалась в известный период XIX века с философией в Российской Империи, когда она, исходя из политического благоразумия, была изгнана из государственных университетов и жила лишь в духовно-академическом гетто.

Однако, истоки существующего дизайна знания, и шире, интеллектуальной топики эпохи лежат именно в теологической сфере. Об истоках известного теологического спора об универсалиях написано много. Его масштаб и уровень дискуссии настолько захватывают воображение, что в сравнении с этим тихим, и в то же время грандиозным явлением, все отечественные дрязги XIX века, выдаваемые господствующей идеологией за нечто значительное, предстают просто детской возней в песочнице. Метафизический скептицизм, отрицающий основную предпосылку схоластической философии — убежденность в рациональности мира, признания наличия некоего рода гармонии слова и бытия, стал началом конца тысячелетней традиции, но одновременно, обозначил путь для иного способа познания. Так, задачей философии стало установление логической истинности предложений, сводящихся к словам, которые, в конечном счете, означают отдельные вещи. В последующем развитии, будет окончательно разорвана связь означающего и означаемого и философия приобретет вид аккуратно закупоренного эллиптического анализа понятий. Победа номиналистов (оккамистов), отрицающих автономное бытие общих понятий, предрешила судьбу Европы. Эмпирическая наука получила в номинализме философское оправдание, и с тех пор началось ее победное шествие, в последствии маргинализировавшее и саму философию.

Тем временем, сегодня аналитическая империя медленно, но верно расползается по мировым университетским кампусам и исследовательским институтам. Среди руин постсоветского гуманитарного ландшафта ее побеги еще не видны с резкой институциональной отчетливостью, но все идет к тому, что идейная энтропия в скором времени окончательно размоет очаги инаковости. Одной из привлекательных черт аналитической методологии является то, что философ, логический клирик, не связан традицией, он всегда начинает мыслить с чистого листа. Верификация истинности пропозиций не предполагает обращения к Преданию, что и демонстрируется во многих статьях Руководства. В некотором смысле, в аналогичной ситуации находится протестантский богослов, начинающий с разрыва, а не с преемственности.

Постметафизическая ситуация (сколь бы двусмысленной не была данная характеристика) очерчивает общие контуры развития нарратива как для философии, так и для теологии. Так, составители Руководства предусмотрительно не начинают свое издание с рациональных доказательств бытия Божия. Примечательно то, что именно потому, что большинство циркулирующих на сегодняшний день богословских работ по догматике (как правило, дореволюционных) начинают как раз с доказательств, они выглядят мало уместными и даже архаичными. Как проницательно заметил в свое время Гаман, те, кто доказывает бытие Бога, еще глупее, чем те, кто отрицают его.

В общем, появление этого текста имеет не просто значительное, но возможно, при должном неспешном осмыслении и последующей творческой реакции, и эпохальное значение для переживающих не лучшие времена философии и теологии. Собранные образцы изощренной техники анализа и тщательного подбора аргументации, несомненно, послужат повышению уровня культуры обсуждения рассматриваемых вопросов. Пропозициональный анализ при должном развитии может дать толчок к исследованию генезиса понятий, что, в условиях гиперкритичного отношения к традиционному теологическому языку будет способствовать его творческому обновлению и актуализации.

Безусловно, побуждение к очередной постановке вечного вопроса о границах разума в теологии, не может не быть заслугой масштабной работы. И даже при доминировании среди авторов Руководства гносеологического оптимизма, веры в возможность «поимки» Бога в философские сети, этот вопрос не перестает порождать сам себя. Любые утверждения стоят ровно столько, сколько стоят их доказательства, но как мы увидели, все они без исключения столь же легко рушатся, как и элегантно возводятся. Вопрошание – вот то, что не может быть поставлено под контроль, инстиуциализированно или насильственно присвоено. Беспокойство, заключенное в вопрошании, может отливаться в чеканные формулы, так же легко, как и опровергать их. Но Реальность, которая вновь и вновь порождает волнение, изобильна настолько, что объемлет без противопоставления и разум и веру.

*«Оккамистская партия» (лат.)

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>